Пелевин

Однако есть и куда более вменяемая группа фонатов-олдфагов, всё же страдающая многими фонатскими синдромами, но делающая это без позёрства и тому подобного. Для них, собственно, Виктор Олегович в основном и старался. Социальный портрет примерно такой: 25-45 лет; высшее образование, естественнонаучное, как правило; работа творческая, требующая неких интеллектуальных способностей (химик-технолог или, ёпт, не технолог, но с химией знаком, предприниматель, программист), является профи в своей области; доход средний. Образ жизни обычный, вызывающее поведение не отмечается. Гламур, потреблядство, зомбоящик и прочие ритуалы и идолы ротожопия вызывают у него желание поблевать, но сам этот рефлекс уже порядком надоел индивиду. Отмечаются одиночество и обречённость… Вот тут на помощь и приходит человек в очках с короткой стрижкой с мордой, как у бульдозера. Пелевин очень удачно заимствует постмодернистские приёмы, используя их в своих корыстных целях – склеивает культурную мозаику из быдлодействительности, издеваясь над ней как угодно (особен`но доставляет аффтару разрушение обычных социальных дискурсов посредством введения какой-то восточной хуйни мифологии с примесью эзотерики). Его успех (относительный, кстати — тиражи максимум 100000 экземпляров – как раз под численность описанного социального типа в этой стране) этим и объясняется – перестраивая культурные образы, живущие в массовом сознании, в своём порядке, он формирует из них понятную описанному выше типу, соответствующую уровню его интеллектуального развития картину быдлодействительности. Но всегда это не более чем пародия с эффектом рекурсии (как бы ни больно это было сознавать фонатам). Этого поциент часто понять не может: он не видит альтернатив в этой жизни и хватается даже за призрачный, основанный на смехуёчках образ, неосознанно начиная выстраивать свое мышление по тому же принципу, что приводит всё к тому же пресловутому нулю. Анонимус таки встретил однажды подобного поциента, программиста, кстати сказать. Этот программист говорил, что хотя у литературных критиков, эстетов и прочих интеллектуальных снобов всегда много претензий к Пелевину (см. раздел выше) и часто эти претензии весьма объективные и правильные, это говорит лишь о литературных недостатках произведений. Ибо, по его мнению, подытоживающий постмодернизм в исполнении Витюши ценен не только и не столько как литература, сколько как точный, едкий и ничего не маскирующий портрет действительности. Если действительность с помощью приёмов, используемых Пелевиным описывается хорошо и годно, если эти приёмы дают возможность увидеть какие-то скрытые язвы общества, то и такая литература имеет право на существование, хоть в духовно-фейлософском плане ничего и не даёт (как это и описано выше в этом разделе графоман-куном). Так-то.

На плацу стоит ракета, Всеми гранями сверкает! По плацу идет Пилевин — Он сегодня улетает... Не куда-нибудь, а в космос, В космос тайный космос дальний. Он несет в авоське термос, Бутерброды, пачку чая. Почему же космос тайный?- Спросят дети на уроке Потому что он не в небе, А в Пилевина утробе. Иль точней, в его сознаньи, Или где-то в подсознаниньи, Ну короче, в мирозданьи Скрыто где-то это знанье... Почему же космос дальний, Если он в его утробе?- Шли бы дети вы все нафиг! Видел вас я всех во грОбе!

Пелевин — это нэ! И это нэ-э-э! И это нэ-э-э! Это нэ-э-э! Нэ-э-э! Нэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э! нэ-э-э! Нэ-э-э! Нэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э! нэ-э-э! Нэ-э-э! Нэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э! нэ-э-э! Нэ-э-э! Нэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э! нэ-э-э! Нэ-э-э! Нэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э! И это нэ-э-э!

такой весь — в очках сцуко чорнова цвета пахош на «зилёнава какбэ берета» не палиццо в тусах, не светиццо в прессе накаченный. видно. есть кубеке в пресе лицом не красив но сваё место знает на лавры кросавчега не посягает берёт абаянием гения мысли риальне, я видел — на нём тёлке висли не любет там разные стихо-творения формата другова ево откравения (хотя есле чесна и блять бес-пристрасна хуячет он като бля адна-абразна) хотя и неплоха. Быть хужэ маглобы а главное — хавают жэ далбаёбы и сотни задротов и ёбаных дур теперь зают дискурс и знают гламур и што это страшно, и то это — зло… атлична бля аффтар, руби бля бабло

Они собрались в старой бане, Надели запонки и гетры, И застучали в стену лбами, Считая дни и километры. Мне так не нравились их морды, Что я не мог без их компаний, Когда вокруг воняет моргом, Ясней язык напоминаний, И я, усталый и разбитый, Зайдя в предбанник, выпив водки, Трезвел, закатывая в рифмы Все эти лбы и подбородки. Из легких, из-под никотина, Сквозь тяжкие, с оттяжкой, стоны, О Боже, думал я, прости нам, Я знаю, стук их незаконен, Ведь Ты, изгнав из Рая в баню, Им предоставил всё, и всё же Стучат они тупыми лбами Из века в век одно и то же… Нет ни разбуженных, ни правых, Стук заменяет все событья, В крови бродящая отрава Крепчает… Впрочем, может быть, я, Себя считая нестучащим, Отдельным, отделенным, личным, Об стену лоб свой бью тем чаще, Чем рифмы движутся ритмичней? И, в зеркалах увидев раны, Забыв мгновенно о причинах, Мы бьемся насмерть с зеркалами Все тем же способом — стучим в них…

— Что меня всегда поражало, — сказал он, — так это звездное небо под ногами и Иммануил Кант внутри нас. — Я, Василий Иванович, совершенно не понимаю, как это человеку, который путает Канта с Шопенгауэром, доверили командовать дивизией.

— А чем интеллигент отличается от интеллектуала? — Различие очень существенное, — ответил он. — Я берусь объяснить только аллегорически. Понимаете, что это значит? Я кивнула. — Когда вы были совсем маленькая, в этом городе жили сто тысяч человек, получавших зарплату за то, что они целовали в зад омерзительного красного дракона. Которого вы, наверно, уже и не помните… Я отрицательно покачала головой… — Понятно, что эти сто тысяч ненавидели дракона и мечтали, чтобы ими правила зеленая жаба, которая с драконом воевала. В общем, договорились они с жабой, отравили дракона полученной от ЦРУ губной помадой и стали жить по-новому. — А при чем тут интелл… — Подождите, — поднял он ладонь. — Сначала они думали, что при жабе будут делать точь-в-точь то же самое, только денег станут получать в десять раз больше. Но оказалось, что вместо ста тысяч целовальников теперь нужны три профессионала, которые, работая по восемь часов в сутки, будут делать жабе непрерывный глубокий минет. А кто именно из ста тысяч пройдет в эти трое, выяснится на основе открытого конкурса, где надо будет показать не только высокие профессиональные качества, но и умение оптимистично улыбаться краешками рта во время работы… — Признаться, я уже потеряла нить. — А нить вот. Те сто тысяч назывались интеллигенцией. А эти трое называются интеллектуалами.

— На самом деле, именно тенденция увязывать духовные поиски с сексуальными проблемами основана на фрустрации анального вектора либидо. — Как это? — подняла брови сестричка И. — А так. Тем, кто это говорит, следует сделать то, что им всегда тайно хотелось — трахнуть себя в задницу. — Зачем? — Когда они займутся тем, в чем они понимают, они перестанут рассуждать о том, чего не понимают. У свиньи так устроена шея, что она не может смотреть в небо. Но из этого вовсе не следует, что небо — сексуальный невроз.

— Так вот, «уловка-22» заключается в следующем: какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что перед нами блядь и провокатор. Потому что если бы этот человек не был блядью и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил — там три кольца оцепления с пулеметами. Элементарно, Ватсон: если девушка сосет хуй в публичном доме, из этого с высокой степенью вероятности следует, что перед нами проститутка. Я почувствовал обиду за свое поколение. — Почему обязательно проститутка, — сказал я. — А может, это белошвейка. Которая только вчера приехала из деревни. И влюбилась в водопроводчика, ремонтирующего в публичном доме душ. А водопроводчик взял ее с собой на работу, потому что ей временно негде жить. И там у них выдалась свободная минутка. Самарцев поднял палец: — Вот на этом невысказанном предположении и держится весь хрупкий механизм нашего молодого народовластия…

— Все, что вы говорите, конечно, интересно, но слишком запутанно, — сказал я, покосившись на военного у стены. — И потом, у меня затекли руки. А что касается прогресса, то я могу вам коротко объяснить, что это такое на самом деле. — Сделайте милость. — Очень просто. Если сказать все то, о чем вы говорили, короче, то выйдет, что некоторые люди приспосабливаются к переменам быстрее, чем другие, и все. А вы когда-нибудь задавались вопросом, почему эти перемены вообще происходят? Тимур Тимурович пожал плечами. — Так я вам скажу. Вы, надеюсь, не будете спорить с тем, что чем человек хитрее и бессовестнее, тем легче ему живется? — Не буду. — А легче ему живется именно потому, что он быстрее приспосабливается к переменам. — Допустим. — Так вот, существует такой уровень бессовестной хитрости, милостивый государь, на котором человек предугадывает перемены еще до того, как они произошли, и благодаря этому приспосабливается к ним значительно быстрее всех прочих. Больше того, самые изощренные подлецы приспосабливаются к ним еще до того, как эти перемены происходят. — Ну и что? — А то, что все перемены в мире происходят исключительно благодаря этой группе наиболее изощренных подлецов. Потому что на самом деле они вовсе не предугадывают будущее, а формируют его, переползая туда, откуда, по их мнению, будет дуть ветер. После этого ветру не остается ничего другого, кроме как действительно подуть из этого места.

— Главная мысль, которую человек пытается донести до других, заключается в том, что он имеет доступ к гораздо более престижному потреблению, чем про него могли подумать. Одновременно с этим он старается объяснить окружающим, что их тип потребления гораздо менее престижен, чем они имели наивность думать. Этому подчинены все социальные маневры. Больше того, только эти вопросы вызывают у людей стойкие эмоции. — Вообще-то мне в жизни попадались и другие люди, — сказал я с легкой иронией. Иегова кротко посмотрел на меня. — Рама, — сказал он, — вот прямо сейчас ты пытаешься донести до меня мысль о том, что ты имеешь доступ к более престижному потреблению, чем я, а мой тип потребления, как сейчас говорят, сосет и причмокивает. Только речь идет о потреблении в сфере общения.

— Манипуляции с фактами служат просто внешним оформлением энергетической сути каждого высказывания. Представьте, например, что прибалтийский дипломат говорит вам на посольском приеме: — Сталин, в широкой исторической перспективе, — это то же самое, что Гитлер, а СССР — то же самое, что фашистская Германия, только с азиатским оттенком. А Россия, как юридический преемник СССР — это фашистская Германия сегодня. На сущностно-энергетическом уровне эта фраза имеет приблизительно такую проекцию: «Ванька, встань раком. Я на тебе верхом въеду в Европу, а ты будешь чистить мне ботинки за десять евроцентов в день». На этом же уровне ответ, разумеется, таков: «Соси, чмо болотное, тогда я налью тебе нефти — а если будешь хорошо сосать, может быть, куплю у тебя немного шпрот. А за то, что у вас был свой легион СС, еврейцы еще сто лет будут иметь вас в сраку, и так вам и надо». Но на геополитический уровень сущностный ответ проецируется так: — Извините, но это довольно примитивная концепция. Советский Союз в годы Второй мировой войны вынес на себе главную тяжесть борьбы с нацизмом, а в настоящее время Россия является важнейшим экономическим партнером объединенной Европы. И любая попытка поставить под вопрос освободительную миссию Красной Армии — это преступное бесстыдство, такое же отвратительное, как отрицание Холокоста.

А моя фамилия действительно «Карпов». Она русская, по названию рыбы (боевого пилота среди рыб, хочется мне добавить: карп перемещается на бреющем у дна и поедает все, что попадет в прицел). Мои предки, возможно, действительно были одной крови с предками Грыма. Но с тех пор утекло много-много воды и всего остального, и сегодня трудно сказать, есть ли у нас наверху национальности или нет. В прежнем смысле — уж точно нет. Скорее, есть некоторые профессионально-цеховые сообщества, объединенные дошедшим из древности общим ритуалом. Выбирая себе профессию, вы как бы выбираете и тень осеняющей ее национальности, вступая в определенный клуб. Скажем, «немцы» — это лучшие механики и технологи. Они придумывают и строят дорогущие моторенвагены-говноезды для богатой оркской бюрократии, варят сорок сортов пива, кричат «Хох!» и летают к оркским проституткам в Желтую Зону. Там же расположены их сборочные линии. Сур они не любят. У них даже поговорка есть: «резиновая женщина — первый шаг к безалкогольному пиву» (так, кажется, сказал какой-то северный мудрец). Но это вовсе не значит, что они приземленные тупые мещане. «Немцы» в душе романтики, всегда втайне сохраняют верность идеалам и в конце жизни обожают принимать цианид под Вагнера. Говорят, именно так затопили офшар Еврайха после того, как мировой спрос на моторенвагены упал почти до нуля. «Японцы» рисуют силуэтное, теневое, занавесочное и прочее 2D-япорно, а так же дерп-хентай — все то, что формально не попадает под закон о детской порнографии. Они же собирают всякие замысловатые электронные дрочилки и еще, конечно, сур — спасибо вам, ребята, от всех пупарасов, хотя ваши подлинные братья не мы, а «немцы». У «японцев» такая же суицидальногероическая культура, как у производителей моторенвагенов, только настоянная не на пиве, а на мастурбации. Даже века бессильны что-нибудь с этим сделать, и в этом, пожалуй, есть своя красота. Не зря столько старых снафов посвящено гибели офшара «Ямато». Говорили, что при Просре Ликвиде для съемок на воде всерьез планировали затопить Цирк, но запретили технические сомелье и отдел общественной морали при Доме Маниту. «Американцы»… Америка, великая Америка, когда-то спасшая мир от Гитлера, Бин Ладена, графа Даку, Мегатрона и профессора Мориарти! «Американцы» снимают снафы. Еще они делают маниту, по которым мы смотрим снафы. И еще, конечно, печатают маниту, которыми мы за все это расплачиваемся. К моей Кае они тоже приложили руку — историки утверждают, что сура произошла от брака японской любовной куклы с американским освободительным беспилотником. Богатые ребята из верхней полусферы — как еще про них скажешь. Завистники утверждают, что они втайне поклоняются огромной летучей мыши, которую прячут где-то возле центрального реактора — и в ее помете якобы находят время от времени процессорные чипы новейшей архитектуры. Но это, конечно, скулит зависть в чистом виде, и транслировать ее я не буду. «Евреи» — это священники, у которых копирайт на Маниту — даже про Маниту Антихриста говорят, что он был евреем из Бронкса. Еще они снимают снафы вместе с американцами, и даже непонятно, кто в этом деле будет главнее. Нервная ткань мирового мозга, выдумавшего антигравитационный процент и ссудный привод — недаром они первыми получают по башке от всех, кто хочет сделать мир красивым, мускулистым и понятным. «Французы» — ударные интеллектуалы «Биг Биза». Начать войну может кто угодно, но никто не сделает этого так элегантно. Все лучшие дискурсмонгеры из спецподразделения «Le Coq d’Esprit» обязательно знают немного по-старофранцузски. Они молодцы. У военных даже поговорка есть, «дисциплинированный как взвод французских интеллектуалов». Имеется в виду, понятно, дисциплина ума. Но и сердца тоже — потому что не всякое сердце сумеет избирательно кровоточить по поводу заданной цели в обход любого количества выпущенных врагом ложных мишеней — с высочайшей точностью маневра, в любых погодных условиях, да еще и на огромной дистанции. Как боевой летчик, я хорошо понимаю, насколько сложна такая задача. «Англичане» в юности дают лучших протестных панков, а в зрелости — лучших банковских клерков. Великий народ. Не зря мы и сейчас ведем все делопроизводство на церковноанглийском. Все, сделанное ими для цивилизации, невозможно перечислить — без англичан во вселенной не было бы ни политкорректности, ни таблоидов. Это они изобрели лицемерие, первыми объединили мир под его флагом — и до сих пор не дают угаснуть его священному огню. Я не шучу. Где мы были бы сегодня без лицемерия? По закону о consent age никто вообще не мог бы заниматься любовью до сорока шести лет. Уважаю, преклоняюсь. Rule, Britannia! Но все это скорее остаточные национальные тенденции, как бы тени древних традиций, которые до сих пор живут среди нас. И все, о чем я только что говорил — это, скорее, культурный и профессиональный выбор каждого, чем действительный голос крови. Но вот что значит быть «русским»? Никакой специализации, связанной с этим, нет. Похоже, это так же непонятно сегодня, как семьсот лет назад. Что это значило тогда, если верить экранным словарям? Ездить на немецком автомобиле, смотреть азиатское порно, расплачиваться американскими деньгами, верить в еврейского бога, цитировать французских дискурсмонгеров, гордо дистанцироваться от «воров во власти» — и все время стараться что-нибудь украсть, хотя бы в цифровом виде. Словом, сердце мира и универсальный синтез всех культур. Наша старинная русская традиция как раз и строилась вокруг того, что не имела ничего своего, кроме языка, на котором происходило осмысление этого «ничего». Чем-то похожим занимались евреи, но они назвали свою пустоту Богом и сумели выгодно продать ее народам поглупее. А мы? Мы пытались продать человечеству отсутствие Бога. С метафизической точки зрения такое гораздо круче, и поначалу даже неплохо получилось — поэтому наши народы когда-то и считались мистическими соперниками. Но если на Боге можно поставить национальный штамп, то как поставить его на том, чего нет? Вот отсюда и древний цивилизационный кризис моих предков, проблемы с самоидентификацией и заниженная самооценка, постоянно приводившая к засилью церковнобюрократического мракобесия и анальной тирании.

Режим — это все те, кому хорошо живётся при режиме. Сюда входят не только берущие взятки столоначальники и ломающие черепа ганджуберсерки, но и игриво обличающие их дискурсмонгеры, проворные журналисты из Жёлтой Зоны, титаны поп- и попадья-арта, взывающие к вечным ценностям мастера оркской культуры, салонные нетерпилы и прочие гламурные вертухаи, ежедневно выносящие приговор режиму на тщательно охраняемых властями фуршетах. Следует помнить, что непримиримая борьба с диктаторией — одна из важнейших функций современной продвинутой диктатории, нацеленной на долгосрочное выживание. Подельники уркагана могут пустить на самотёк образование и медицину, но никак не эту чувствительнейшую область, иначе может произойти непредусмотренная ротация власти. Отсюда этот страшный дефицит честности внизу — ибо любая оркская «новая искренность» есть не что иное, как хорошо забытая старая ложь.

Оркских нетерпил я не люблю. Конечно, не все они придурки или клоуны, целующие отражение офшара в лужах своей зверофермы. Есть среди них искренние и честные экземпляры. Это, надо признать, лучшие из орков — но таких не пустят даже в Желтую Зону, не говоря уже о ресторане «VERTU HIGH». Они и сами туда не пойдут. Странный и вымирающий вид, которого давно нет у нас наверху. Да и внизу его представители живут недолго — если, конечно, не работают по контракту. Вымирают они по той причине, что, мягко говоря, не очень умны. Они думают, у них все плохо, потому что у власти Рван Контекс. Эх, бедняги вы, бедняги. Совсем наоборот — это Рван Контекс у власти, потому что у вас все плохо. А плохо потому, что так было вчера и позавчера, а после понедельника и вторника всегда бывает среда той же недели. Ну ликвидируете вы своего уркагана (вместе с остатками сытой жизни, ибо революции стоят дорого), и что? Не нравится слово «Контекс», так будет у вас какой-нибудь другой Дран Латекс. Какая разница? Вы-то будете те же самые… И потом, вы не в пустоте живете, а под нами. Обязательно начнется межкультурный диалог. А наши сомелье в таких случаях за словом в карман не лезут. Они туда лезут за стволом.

— Смотри, малыш, — сказал он, — Ты орк. Тебя здесь держат для того, чтобы до людей, когда надо, доходил честный оркский голос. За это дают еду. Поэтому надо очень точно просекать, что и когда честный оркский голос должен говорить. А для этого надо постоянно смотреть все новости и снафы, в идеале — читать всех наводчиков ударной авиации в переводе со старофранцузского.

Разве могу осуждать мух за то, что ебутся? Однако когда на моей голове, злит. Так же и пидарасы. Когда в тихом уединении делают то, к чему лежат их души, кто возразит? Но они устраивают факельные шествия и приковывают себя к фонарям на набережной, дудят в дудки, бьют в барабаны и кричат, чтобы все знали про их нрав — что-де лупятся в очко и долбятся в жопу. Истинно, они хуже мух, ибо мухи только изредка согрешают на моей голове, пидарасы же изо дня в день пытаются совокупиться в самом ее центре. Мухи по недомыслию, пидарасы же хладнокровно и сознательно. И через то постигаю, что пялить они хотят не друг друга, а всех, причем насильно, и взаимный содомус для них только предлог и повод.

Ты вдохнул воздух свободы! Ты заявляешь — я не буду сосать грязный уд туземных чекистских царьков! Я стану феллировать только сертифицированным международным корпорациям на глобальном уровне! Потому что этого требует мое достоинство! Улулу! Ты еще не понял, бедняга, что ближайший к тебе чекистский царек и есть наведенный на тебя сертифицированный уд международных корпораций, потому что силы добра всегда найдут между собой общий язык, а кроме них в мире уже давно ничего нет!

Интерактивность большинства игр ложная. Консольная игра — просто рисованное кино, разбитое на порции. Чтобы новая часть запустилась, надо нажать требуемую комбинацию клавиш с нужной скоростью, и все. Главное — отождествление с героем, который истекает клюквенным соком в борьбе с пауками. Это отождествление одинаково и в фильмах, и в играх.