Белоруссия/Менталитет

Материал из Lurkmore

Внимание! Эта статья или раздел полны стереотипами чуть более, чем наполовину. Скорее всего, это сделано исключительно для лулзов. Хотя если подумать…

Внимание! Статья-детектор! Одним из побочных эффектов от прочтения этой статьи является так называемый butthurt. Если вы начнёте ощущать боль в нижней части спины, следует немедленно прекратить дальнейшее чтение и смириться с фактом, что вы — типичны памяркоуны бульбаш, или просто ня любице свой беларускі народ.

Ментальнасць-сентыментальнасць

◄ ►

"Запах сельди" в Белоруссии

Даги на «дагов» обижаются, хохлы на «хохлов» обижаются, москали на «москалей» обижаются, а бульбаши? Перевод белорусскоязычного мужичка: (спойлер: «Слово не должно обижать, обижать должны какие-то действия человеческие. А слово, что оно слово? Говорят, что слово там убивает, ранит, но и возрождает, может быть, да? Ну всё ж надо, чтобы человек был мирный и добрый, а когда он сказал „бульбаш“… если я дзействіцельна (трасянка) бульбаш, на самом деле - это хорошо!»)

(спойлер: а змагары обижаются.)

Битва за палтары тысячы[1].

Давка за дешевым молоком.

В погоне за валютой

Музыку мне запили, или отношение белорусского гражданина к белорусскому менту. Встретимся в суде! Расстановка точек для интересующихся тут.

Читатель! Если у тебя есть желание получить общее представление о среднем уровне культуры подданых в благородном Королевстве Бульбингем, то кликай сюда. Он примерно соответствует уровню провинциального городка, что объясняется пассивностью народа и отсутствием личных амбиций, которые активно подавляются некими тайными силами, и тем, что все производимые революции, национально-освободительные восстания и другие активные действия если и были попытки, то оканчивались, чуть реже чем всегда, плачевно. Чтобы не сильно отрываться от мира, технологии импортируют из других стран. Из религий распространены православие, католичество. Из народных верований широко представлен похуизм. Многие белорусы являются воинствующими фанатиками данной религии, а некоторые — мучениками за веру.

Менталитет белоруса сложился на границе двух христианских мировоззрений: польско-католического (высшая ценность справедливости, прагматизм, рационализм, критика светской власти, культура политического компромисса) и русско-православного (высшая ценность добра, энтузиазм, иррационализм, сакрализация государства, культура экстремальных условий и крайних решений). Как правило, оба ему чем-то симпатичны, но у него не работают, ибо создавались в других условиях для других задач. И что с этим делать, и к кому примыкать — непонятно.

Мировоззрение бульбашей сложилось в скромном достатке, подчас очень скромном. Само слово «бульбаш» первоначально было ничем иным как обзывательством, которым более богатые горожане троллили селюков (типа те такие бедные, что кроме картохи ничего не едят). Длительная бедность породила культуру бедности: «Пусть скудно, но стабильно. Земля и труд — вот наши ценности. Хлеб, соль — наше главное богатство.» Ресурсов мало, их нужно распределять на всех. Если у кого-то много, он должен подумать о тех, кому не хватает, так надо. Всё это можно было бы объяснить бытом сельской общины, если бы не ряд политических причин. Белорусы, так уж сложилось исторически, лет эдак 500 жили на перекрестке, по которому их соседи ходили друг к другу войной. В особо приятные периоды население сокращалось вдвое, и ничего поделать с этим не могло. Оставался один выход — терпеть, смекать и приспосабливаться. Трудиться и воспитывать детей надо при любой власти. Идея национального превосходства, понятное дело, как-то не сложилась. «Не выделяться» было уместно, вот белорусы и не выделялись: себя они идентифицировали как «тутэйшыя» (здешние, местные), что по сути значило «ни те, ни эти». И эта вынужденная логика не лишена смысла. Модель адаптации была проста: «Ждать пока зло пожрет себя» — зло потому и зло, что ничего не создаёт, не строит и себя не продолжает. А значит, не стоит пытаться изменить ситуацию прямо (в том числе протестом) — следует ждать, пока зло пожрет себя само, но при том создавать и совершенствовать альтернативу ему вокруг себя. В фольклоре это отложилось шуткой: «белорусы не здаюцца, яны моўчкi iдуць у лес».

Так уж сложилось исторически, белорусы жили при частой сменяемости власти. От поколения к поколению белорусы могли рассказывать как жилось «за польскім часам», как жилось «пры расейскам цару», «пры бальшавіках», и сравнивали, при ком было лучше. Всегда — не при сегодняшних, разумеется. Побеждали поляки — переделывали церкви в костёлы, побеждали русские — переделывали костёлы в церкви. Если для русского Ивана православие было исконным и глубоко русским, то белорусский Ясь видел политическую подоплеку этого вашего православия, различал «христианство по сути» и христианские конфессии и относился к ним соответственно, не забывая справлять языческие Каляды и Купалле и тайно посещать (в Минске вплоть до начала 20 века) капище.

Какой-то белорусский мужик рассуждает о политике.

Вкупе с городскими иудеями всё это породило культуру компромисса и терпимости, когда главной была не конфессия, не национальность и не идеология, а чтобы чалавек быў добры і мірны, и чтобы до реального жесткача не доходило. И сейчас белорусы смотрят на демократические майданы и воззвания к православно-братскому экстазу одинаково недоверчиво, понимая, что лозунги — это только лозунги, и что за ними стоят далеко не бескорыстные интересы. У белорусов намного меньше идеологических иллюзий, чем у их соседей по любую сторону границы — на все уже выработался иммунитет. Здесь реально на порядок меньше религиозных фанатиков и угоревших по политике, чем в соседней Рашке. Это недоверие и жизнь на перекрестке отразились в умении понимать мотивы, мышление и проблемы как большого, государствообразующего народа, так и малых. Профит регулярен: Бацька умело балансирует между поцреотической Рашкой и свидомой Украшкой, троллит морально разложившуюся Гейропу с позиции сурового деревенского мужика и холокоста, и говорит с россиянами на понятном для них языке.

Отпечаток деревенского, нищего, холопского, бесправного нацменьшинства породил с незапамятных времен миф, будто белорусы — эдакие «толерантные застабилы-терпилы», которых можно гнобить сколько угодно, они будут только приспосабливаться и еще упорнее работать, чтобы нести своему пану хлеб. Доля правды в этом немалая. Сами белорусы объясняют это тем, что это их отличительная национальная черта. Они «памяркоўныя» (машинный перевод — меркаванне = мнение, памяркоўны = живущий по общему мнению). Что такое памяркоўнасьць, существует целый срач на эту тему. Одни считают, что это слово нельзя перевести ни на один язык мира, другие утверждают, что это не столько толерантность и терпимость, сколько смесь приспособленчества и похуизма, приправленного холопским менталитетом. За время относительно сытого, дружбонародного, законосообразного послевоенного совка или глобализации 90-х ситуация сгладилась, но отголоски видны и слышны по сей день. С точки зрения самих белорусов, они:

Прижимистые. Накроют гостям стол, накормят, напоят, влёгкую возьмут на себя другие расходы, но про себя всё посчитают. Не ради профита, а просто от бедности. Ещё один лулз: посчитают в долларах, чему научены с 90-х неустойчивостью белорусского рубля. Удивляются, когда россияне удивляются их привычке любую валюту переводить в доллары, как и вопросу: «сколько это в баксах?». Зато белорусские школьники считают быстрее школьников соседних стран. Короче, не алчные, но стыдливо прижимистые. В России существует два вида безденежья: денег нет и денег вообще нет. В Беларуси существует третий: пора менять доллары.

Неумные. Поэтому грабли — любимый спортивный снаряд. Субъективные и плоские в своих рассуждениях, потому что всю жизнь глядят на мир из окна своего национального курятника (или большой деревни). При этом любят доказывать свою высокую образованость. Начитавшись технической документации к пылесосу, или книжонок опоциционных пейсателей, начинают проверять знания случайных людей, чтобы убедиться в том, что «все люди — безграмотное стадо». Судят об устройстве мира по ощущениям, на собственной жопе.

Бесхитростные. Не умеют хитрить и врать. И хотя врать приходится часто, но всё ж на лице написано. Как следствие, ценят искренность палятся, как дети. При этом, хотя белорус соблюдает все правила светского жеманного общения, он часто вообще не понимает, почему и зачем он это делает. В общении бесхитростность выражается изобилием матюков и междометий, нужных для выражения самых тонких ньюансов душевного общения.

Скользкие как мыло. Пролезут куда угодно, и исчезают так, будто их не было. Причина этого — боязнь или неумение отвечать за свои поступки.

Вялые (малоинициативные), как следствие — малоагрессивные и слабохарактерные по сравнению с соседями. Слишком долго терпят, слишком долго носят мысли в себе, «а можа так и трэба?», вместо того, чтобы прямо высказать или раздать вражине по щам, белорус скорее постарается подсидеть «эту суку» или спланированно выпилит её в назначенный момент. В результате — куботонны пиздюлей и говна, которые по цепочке достаются и подчинённым, и членам семьи, а иногда и случайным прохожим.

Обратная сторона — и физически, и морально белорусы терпеть могут намного дольше, а категорически принятые решения воплощают с неожиданной даже для самих себя настойчивостью и выносливостью, какая ни русским, ни хохлам, ни полякам не снилась.

Это не тёлка с накрашенными губами, а беловежский зубр, спокойно проживающий в глухом заболоченном зимнем лесу, внеполитический символ республики и народа.

Мы, беларусы, мiрныя людзi…

Каноничный пример — это Ляписы, сначала уныло говневшие в почти полной безвестности в конце девяностых по середину нулевых в амплуа попсовой групёшки провинциального уровня. Затем Михалок неожиданно бросил пить и баловаться веществами, из пузатого мужичка к которому привыкли сделал себе тело Аполлона, начал реально думать и изменил себя на все 100%, начав вкладывать ВСЕ силы и способности в то, во что они действительно верит. ИЧСХ, Ляписы легко переплюнули говнорокерские команды из змагарской тусовки, безраздельно господствовавшие в умах белорусской молодёжи в девяностые и нулевые, теперь стали кумирами свободномыслящей молодежи для шестой части суши со времен Цоя. Или Серега, укро-германо-российский гастарбайтер (также переселившийся в тело Аполлона), ставший одним из королей русского рэпа. Талантливый, амбициозный и по умолчанию терпеливый белорус — жесточайшая сила. И лучший пример — это не приходящий на ум царствующий агрофюрер, хотя он и достоин упоминания, пробившийся «из грязи в князи», а некто Константин Мицкевич, сын лесника, деревенский учитель, профсоюзный деятель, зэк, солдат, белорусский поэт #2 и народный писатель #1, Шолохов и Горький в одном лице. Живописал беларускую ментальнасць сваяго часу, хварэў воспалением лёгких 26 раз и умер за рабочим столом. Nuff said. Строго говоря, мужской половой личинке белоруса для здоровой жизни достаточно и необходимо сделать две вещи: учиться быть умнее и принять близко к сердцу песню Ляписов «Маешь яйцы?», смысл которой явствует из самого названия. Фундаментальная любовь к окружающим людям, без которой любое добро — зло, очень часто у белоруса есть, но к ней остро не хватает знаний и того самого внутреннего стержня, которые только и делают благое пожелание добром.

Ищут компромисс, часто переходящий в соглашательство даже с полными уёбками. Пробуют не наломать дров, чтоб и вашим, и нашим, и никто сильно не обиделся, а в итоге — полный пиздец и жизнь по течению.

Пассивное давление коллектива и его полная не-поддержка личной инициативы — ещё одна национальная фишка

Заебись отдохнули.

Судьба и мысли типичного белоруса от белорусских металлистов. «Боль за страну, народ, за душу нации».

Имеют пониженный порог чувства справедливости, жалости и личной обиды вследствие регулярной подавленности. Обратная сторона — приступы гнева (тоже вялого), в состоянии которого способны и взять, и уебать. При употреблении спиртных напитков у них ВНЕЗАПНО открываются все чакры и они начинают делать какую-нибудь абсолютно бессмысленную, но очень динамичную хуйню. Белорусская свадьба\бухалово на природе — это всегда трэш с умопомрачительными хуеприключениями, иногда c мордобоем и\или обнаружением себя в абсолютно тёмном подвале\среди леса поутру. Охуенно расслабились. Белорусское быдло — живой пример холопского менталитета, когда холопы боятся властей предержащих, но друг с другом разговаривают, храбро матерясь и посылая нахуй, ничуть не боясь получить за это кулаком в лицо. Удивляются, когда узнают, что это что-то плохое и не норма у других народов. Уважение к правам и свободе личности считается нелепой бессмыслицей.

Слишком много пьют. Увы, традиция. Вопрос «зачем ты много пьёшь» является наглым нарушением компетенции и административно наказуемым деянием, поэтому на вопрошающего смотрят как на психа и с позором изгоняют из общества уважаемых людей.

Завистливые. Меряются хуями или обсуждают, кто живёт беднее. На обсуждение чужих недостатков тратят в совокупности 99,9% своей жизни.

Смешивают личное и должностное. Широко практикуется своячество и кумовство, конечно, не такое, как в Средней Азии, но значительно более хрестоматийное, чем в Москве: из двух девок на работу по блату возьмут не ту, у которой грудь 4-го размера, а ту, у которой батька из соседней деревни и свой в доску. Как следствие, личные отношения и любовь рассматриваются как средство повышения социального статуса и формы власти.

Панически подозрительные — впадают в жесточайший баттхёрт при незначительном отрыве от шаблонов. Подойти к белорусику с вопросом можно, только сделав дебильно-доверительную улыбку, иначе тот выкладывает в штанах высокую стену из кирпичей.

Становятся Суровыми и Беспощадными, взявшись за дело. Для белоруса дело и превозмогание — синонимы (причем в самом прямом смысле — «стараться» по-белорусски будет «намагацца», чувствуете параллели?), потому если взялись что-то делать, то сделают даже ценой максимального геморроя себе и окружающим (перерубание кабеля во время строительных работ — золотое правило настоящего сурового работяги). Если день проходит без ЧП, день считается удачным.

Однако, при всём вышеназванном белорусы значительно приятнее в общении, чем любые из своих соседей, и доказательство тому то, что белорусы знают о самих себе больше анекдотов, чем все их соседи вместе взятые. Ни хохлы, ни москали не слагают о белорусах смищных шюток, просто потому что не нужно. Иногда встречаются глубоко интеллектуальные укры, которых хлебом не корми — дай пошутить про Бацьку, диктатуру и совок. На такое ответ один: лучше жить в заповеднике социализма, чем в заказнике секс-туризма. Хохлоболь гарантирована.

Из преимуществ:

Изобретательные: жопоболь на выдумки хитра. Где хохол прошёл, там еврею делать нечего, а белорус что-нибудь полезное да обнаружит. Гнать спирт из говна научились именно белорусские партизаны, инфа 100%. Или, например, порвав высоковольтный кабель, по-быстрому скрутить его зубами, под восторженными взглядами поцонов.

Радушные, готовые помочь — не за деньги (хотя от пузыря или батла пива не откажутся), а в трудной ситуации — и вовсе за спасибо. Если попросить, то отдадут последнее. Для молодёжи такое радушие характерно в меньшей степени — капитализм и рынок, хуле; но по сравнению с циничной молодёжью Рашки, Поляшки или Украшки они однозначно этим выделяются.

Мрачноватые оптимисты, с виду часто как жопоголики. Но руки не опускают, даже когда уверены, что исход будет весьма и весьма плохим. Это обратная сторона упомянутого выше «А можа так i трэба?». Пример.

Любители дудки — внезапно, да? По приезде в Рашку белорус кратковременно, но очень часто становится большим ценителем безалкогольных вечеринок — похмелья нет и расслабляет сильнее. В 90-е за любые наркотики карали быстро и решительно, поэтому 99% местной молодежи и травы-то не видело, не то что плана. Так что угощайте белорусов травой и любуйтесь их детскому восторгу! Только на остальное не подсаживайте, не нужно.

Приезжай к нам, поебемся.

Не склонны к национализму. В отличии от укров, москалей, пшеков и приебалтов белорусы реально самые терпимые к другим народам. Всякие нигры, индусы, арабы и иранцы чувствуют себя спокойно. Опять же так сложилось исторически. Советский «интернационализм» был воспринят белорусами как что-то логичное, потому что квасной патриотизм здесь никогда не был популярен. Церковь, костел и синагога, татарская мечеть всегда стояли (местами до сих пор такой уклад сохранился) на одной площади любого мало-мальски приличного города и мирно соседствовали. Потому города и местечки здесь всегда были еврейско-польско-русскими, а польский, чуть позже — русский языки считались городскими языками. На белорусском языке говорили только в деревне, либо гуманитарные элиты. Многие минчане и теперь считают говорить с белорусским акцентом чем-то постыдным и провинциальным. После обретения независимости, глядя на своих фашиствующих соседей, белорусы охуевали и не понимали, зачем так делать. Ругали Беловежские соглашения, не понимали зачем нужна такая незалежнасць и почему нужно гордиться тем, что ты родился белорусом. Это ж гребаная случайность, блеать! Ты же не гордишься тем, что ты брюнет с карими глазами!? Белорусы единственные отказались от политики национального возбуждения, уравняли русский язык в правах с национальным языком и изменили национальные символы на слегка измененные символы БССР. Есть мнение, что именно это помешало белорусам стать полноценной нацией, которой они так и не стали, и если все таки заменить флаг, герб, гимн, то все они резко станут сознательными гражданами одной страны. А цимес в том, что на первый взгляд гражданское самосознание «мы граждане» и национальное «мы нация» это одно и то же: если граждан нет, то и нации нет. Граждане составляют нацию. Но не наоборот. Противоречивая суть белорусского самосознания в том, что нация есть, а граждан нет, такие дела. И от избыточного национализма и смены флага они не появятся.

Еще один лулз — белорусы за рубежом практически не имеют своих диаспор и общин. Держатся обычно либо с украинцами либо с русскими, либо сливаются с коренным народом (например — американцами). Во времена совка в армейке были так называемые «землячества». Кто служил, тот помнит, что это такое. Особенно сильны чеченские, грузинские, дагестанские, среднеазиатские, украинские, прибалтийские, русские. Но белорусского землячества в войсках было тогда трудно найти. Белорусы присоединялись или к украинцам, или к русским. Это же явление очень ярко проявляется и за границей. Если взять Нью-Йорк, или Чикаго, то там много кварталов разных этносов, много храмов, банков, магазинов этих народов. Есть русские районы, есть украинские, польские, еврейские, но нет белорусских. Дети, родившиеся в Соединенных Штатах, чувствуют себя не столько американцами, сколько украинцами, если родители украинцы, или поляками, если родители поляки, или евреями, если родители евреи. В среде белорусов такое явление крайне редкое. Если родители приехали в США около 50 лет назад, то дети вряд ли знают белорусский язык, уже не говоря о внуках.

Но при этом умеренно свядомые. У белорусов есть одно важное отличие от украинцев — по части свидомости. У белорусов, как ни странно, она тоже есть, но они ею, как правило, не выёбываются, читай пункт выше. В подавляющем числе белорусы просто не любят подобных разговоров, считая их бесполезными в жизни и потому бессмысленными. Идея свядомасти как таковая есть, но в массовом сознании она не прижилась, многие белорусы, особенно молодые, вообще о ней не знают, либо делают вид что не знают. Тем не менее за более чем 20 лет жизни в независимой стране белорус четко различает что Беларусь и Россия таки разные государства. Если хохол готов зубами в глотку вцепиться оппоненту из россиян, посмевшему в разговоре отождествить «файну Украйину» с Россией, мол, одна херня, то белорус скорее всего огорчится, что его собеседник оказался такой мудак, промолчит с улыбкой на лице и в прения вступать не станет. Изредка попадаются исключения, которые лишь подтверждают правило. Для жителей России: высказывание «белорусы и русские один народ» белоруса с большой вероятностью обидит, потому что в его мозгу запускается цепочка: «значит народа белорусы нет, страны и языка быть не должно», — чего ты, россиянин, скорее всего не имел ввиду. Ради лулзов белорус может спросить: «как же тогда называется этот один народ?». Но при всём этом он с очень большой вероятностью согласится, если то же самое сказать другими словами: «мы люди одной культуры».