Копипаста:Как я учился в православной гимназии
Материал из Lurkmore
Как я учился в православной гимназии
Здравствуй, Лепра! Очень давно хотел рассказать об ужасах обучения в самодеятельной религиозной школе (ну не об ужасах, а скорее о бездне хуйни и маразма). Сразу хочу отметить, что это было году в 95–97, так что многих деталей я не помню, но самые адовые из памяти стереть нельзя.
В самом начале прекрасных девяностых, когда стало можно все, начали появляться первые частные школы с индивидуальным подходом, десятью учениками в классе, чистыми туалетами и всей хуйней. К пятому классу меня, (из самых лучших побуждений), отправили именно в такое учебное заведение, где, по заверениям организаторов, делался упор на развитие творческих способностей, детей учили преподаватели из МГУ, а в туалетах было чисто, как в операционной.
Надо сказать, что в первый год все было так, как обещали: опрятные дети из приличных (или не совсем приличных, но богатых) семей, сидя за чистыми партами наслаждались расширенной программой, участвовали в классических постановках, дополнительно занимались живописью и музыкой и посещали даже те музеи, которые были закрыты на неопределенный срок. Но счастье продолжалось недолго.
Хозяйка всего этого богоугодного заведения изначально была достаточно помешанной бабой формата «проклятые американцы зомбируют нас через телевизор», но через год к этому недугу добавилось еще и оголтелое православие, которое, надо сказать, тогда было очень модным и контркультурным течением, так что родители не заподозрили недоброе (а следовабл бы).
Первым делом в программе появился предмет под названием «закон божий», преподавать который, впрочем, взялась сама хозяйка, не имея к этому особых способностей и даже не обладая необходимыми знаниями. Уроки сводились к чтению случайных отрывков из Библии и попыткам их как–нибудь истолковать (я, конечно же, не помню всех этих рассуждений, но подозреваю, что во времена великой испанской инквизиции ее бы сварили в кипятке). Впоследствии предметом занялся и вовсе какой–то пизданутый сектант из тех, что пристают на улице к честным гражданам и предлагают поговорить о боге.
Вместе с этим нарастало негативное отношение к естественным наукам: преподаватели из МГУ куда–то пропали, а вместо них пришли работать студентки пединститута и несколько совершенно безумных бабок, подобранных учредительницей, видимо, на паперти. Одна, к примеру, во время уроков курила папиросы «Казбек», заедая их размоченным в чае печеньем, к тому же была очень вспыльчива. Не прожевав печенье, она без особой причины могла вскочить и начать орать на учеников – липкие брызги долетали до третьего ряда, а первые парты на ее уроках пустовали.
Интеллигентную учительницу музыки из Гнесинки сменила еще одна безумная бабка, которая любила колотить линейкой по пальцам тех, кто играет неправильно, регулярно впадала в бешенство, бросалась различными предметами и нецензурно выражалась. Занятия, в основном, заключались в коллективном прослушивании пластинки «Петя и волк» в сороковой раз.
Учительница английского языка не успела ничем отличиться, кроме рассказа (со слезами) о своем участии в капитал–шоу «Поле Чудес», где она не успела даже сделать ход. Вскоре английский был упразднен, как предмет вредный и чуждый.
Последним оплотом адеквата оставались преподаватели точных и естественных наук, вероятно, в силу специфики своих предметов и довольно юного возраста. В рамках программы по религиозному воспитанию их количество сократилось, кажется, до трех, причем вести им приходилось и те предметы, которые не являлись их специализацией и терпеть постоянные козни со стороны вконец поехавшей хозяйки, уже в открытую выступавшей против преподавания биологии и физики. Подозреваю, что эти героические женщины просто не решились бросить несколько классов в середине учебного года и кое–как дотянули всех до лета. Более чем уверен, что им за это еще и не платили, поскольку почтенная учредительница увлеклась восстановлением какой–то церкви под Тверью и в школе появлялась раз в месяц, тупо забив на русский язык и литературу, которые должна была вести, а поступающие от родителей средства, видимо, пускала на дела более богоугодные, нежели обучение детей проклятым лженаукам.
а тех немногочисленных уроках, которые она, все–таки, умудрялась наскоро проводить, о русском языке и литературе, разумеется, ни слова не говорилось, зато ученики могли наслаждаться монологами об отвратительности западного кинематографа и евреях, пьющих на завтрак, обед и ужин кровь христианских младенцев. В силу обострившегося антисемитизма, кстати, была уволена единственная учительница с подозрительной фамилией и предана анафеме книга Розенталя, потому что ну куда это годится. Обычный урок литературы теперь сводился к прогону нечленораздельных телег, состоящих из слов «жиды», «сникерс», «видак», «порнография», «коммерсанты», «ларьки» и «дерьмократы». Особой ненавистью пользовалась вся современная музыка, которую эта поехавшая называла «тяжелым роком», даже если это был Скутер или Филипп Киркоров. Мне доставалось особенно, тк в то время я уже начал угорать по рейву, ходить на уроки в кислотных майках, гриндерах и с пирсингом.
В один прекрасный день хозяйка окончательно поехала, причем в неизвестном направлении, оставив учеников без дальнейших указаний и даже не оплатив аренду, что весьма удивило веселых кавказских чуваков, владевших помещениями. Они, впрочем, отнеслись с ситуации пониманием и никого не выгнали прочь, наш класс кое–как доучился до конца года, все автоматом получили четверки по несуществующим предметам и благополучно были приняты в ближайшую государственную школу, там же нашли работу оставшиеся в здравом уме учителя. Но учиться, конечно, было, потом, пиздец как трудно, особенно много проблем создавали отсутствующие знания в области физики или химии.
Несмотря на пробелы в школьном образовании, некоторые плюсы я из этого извлек, например понял, что всяких воцерквленных мудаков надо гнать ссаными тряпками и держать от себя подальше. Ну и могу читать детскую энциклопедию и узнавать много нового.
Тем временем, бывшая хозяйка модной частной школы не кончила свои дни в психиатрической лечебнице и не была съедена медведями, а преподает на неких катахезиаторских курсах, руководит воскресной школой и даже защитила кандидатскую. Периодически испытываю желание ее найти и накормить ЛСД.
[...] Прекрасно помню, как лет в 5 бабушка таскала меня с собой в церковь (к счастью, только по большим праздникам и тогда еще только потому, что так принято, а не от большой веры), я пыталась отмазываться тем, что у меня платочка нет и грешновато, а бабушка говорила: "ничего, детям можно". В 5 лет это было просто до усрачки скучно, еще и ехать в церковь было неблизко, но хоть нечасто. В 13, когда мама занялась этим всерьез, и походы в церковь стали регулярными, дело уже запахло керосином: молитвы на ночь, очереди к редким гастролирующим иконам в +35, крестные ходы всякие. Исповеди и причастия — раз в две недели в воскресенье вставай в ебучую рань (служба в 7 утра начинается), трясись полчаса в маршрутке, еще два с половиной часа стой службу, есть–пить перед причастием нельзя, всю неделю перед ним еще дополнительный пак молитв читать. Потом началось "ну ты же в школьном хоре поешь так хорошо, давай я тебя в церковный устрою", "съездишь на две недели в монастырь с Оксаной" (начальницу мама тоже обратила в православие, а та в свою очередь попыталась приобщить к этому свою дочь), молебен за то, молебен за это. Изумительные истории про жития святых кое–где и вправду были очень интересными, особенно если взять рассказы более–менее современных Оптинских старцев, которые поясняли простым людям по хардкору и умело прилагали религию к современному обществу, не пытаясь мерить все застарелыми библейскими рамками. Еще у нас был клевый батюшка, с ним и просто так приятно поговорить было. Однако на этом все плюсы заканчивались. Очень быстро стало понятно, что пытаться прикладывать древние каноны, модели поведения и все прочее к современному обществу — абсолютно провальная идея. Чуть позже стало понятно, что рассуждать в стиле "зачем проклинать геев/наркоманов/прочих грешников, наоборот, нужно за них молиться, чтобы они раскаялись и пришли к богу, а осуждать их мы не имеем права, потому что сказано было "не судите, да не судимы будете" — идея не менее провальная, потому что ГРОБ ГРОБ АНАФЕМА ПИДОР НЕЛЬЗЯ ГРЕШНО Я НЕ ПОНИМАЮ КАК ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ. К счастью, вскоре я закончила школу, у меня появился молодой человек, и доебов стало меньше. Ну а еще несколько лет спустя я уехала кху ям и наконец–то вздохнула свободно.
[...] По большому счету всем похуй, кто во что верит, если выбранная вера не предписывает пациенту бросаться на людей с топором или срать в подъезде, конечно. Но как ты совершенно точно заметил, фанатик чего угодно, дорвавшийся до власти, способен натворить дел. Но в наших реалиях властью наделили себя, скорее, циники, для которых религия не является мировоззрением (никогда не поверю, что наш каменнолицый президент, родом из СССР и с почти двадцатилетним стажем службы в КГБ неожиданно поверил в бога "когда стало можно"), но зато используется как замечательный инструмент воздействия на массы. И церкви неожиданно как грибы после дождя возникают с пугающей плотностью во всех населенных пунктах нашей Необъятной при полном содействии правящей верхушки. А жестокости внутренней карьерной конкуренции РПЦ могут позавидовать закулисные войны крупных брокерских контор Уолл–стрит, ибо быть приобщенным к "фирме" стало еще и чрезвычайно выгодным занятием. Ведь церковь — удобная штука для тщеславного большинства, желающего быстрорастворимой внутренней гармонии. И люди, ежедневно творящие гадости ближнему своему, вполне успешно придушивают собственную совесть, отстояв очередь к скучающему батюшке с исповедальным покрывалом, да купив свечку потолще. Как в компьютерной игрушке: маленькая бутылочка стоит 20 золотых и лечит 30% "жизни", а большая — дороже, уже 50, но и восстанавливает 100%. Прайс–листы церквей удивительно напоминают такие вот ценники торговцев в играх жанра РПГ. И — вуаля: взамен места, куда люди испокон веков приходили за жизненным советом к грамотному опытному человеку, сейчас мы имеем большущий конвейер для сравнительно легкого отъема средств у благодарного населения + оффшорную крышу для побочного бизнеса. Слова "душа" и "спасение" тут вообще не фигурируют. То есть, да, ты прав — воинствующие атеисты — ничем не хуже религиозных фанатиков. Но не надо к ним приравнивать тех, кого просто тошнит от творящегося вокруг лицемерия. И не только воинствующие атеисты становятся на дыбы от министерских уроков православия, насаждаемых в школах. Видишь ли, далеко не всем родителям похуй, что льют в уши их внушаемым в силу юного возраста детям.
Раз уж зашла речь о православных гимназиях, держите мою семиструнную балалайку. В связи с постоянно обострявшимся пгм у моих родителей мне посчастливилось провести в двух таких заведениях 10 лет жизни. Одна из гимназий — московская. Я отучилась в ней пять начальных классов и финальный одиннадцатый. Плохого об этой школе говорить не стану — там было много действительно достойных людей с довольно прогрессивными для "воцерковленных" взглядами. Единственный минус этого заведения открылся мне уже в 11 классе, когда моя семья снова переехала в ДС и мне пришлось вернуться в старую школу. Встретившие меня великовозрастные тургеневские барышни в платьях с рюшами, абсолютно (ну, как я тогда считала) не готовые к суровой реальности жизни казались мне чем–то ужасно не от мира сего. Я к тому времени как раз была примерной готёлкой, поэтому общая атмосфера тепличности и инфантилизма крайне угнетала. Сомнительно называть это минусом учебного заведения, я понимаю, но вот эта черта, эта эфирная неотмиросеговость, кажется мне не самым полезным качеством, которое школа может воспитать в человеке. В остальном это было приличное учебное заведение с действительно крутыми педагогами.
Курировал школу о. Алексей Уминский — золотейший человек и известный московский священник по совместительству (у него, вроде бы, на "Культуре" одно время была своя передача, а в прошлом году он, кажется, даже книгу опубликовал). Особенно круто было полемизировать с ним на уроках Закона Божьего. Я к одиннадцатому классу была уже довольно воинственно настроена по отношению к православию вообще и религиям в целом, поэтому с огромным удовольствием изводила его стандартными атеистическими вопросами с логическими ловушками. Из ловушек о. Алексей с блеском выходил. В процессе проявляя ту самую христианскую терпимость, незлобивость и любовь.
Собственно, от обычной московской гимназии моя отличалась только двумя дополнительными дисциплинами, общими молитвами по утрам перед занятиями и перед едой, и обязательно–принудительными посещениями церковнослужений по особым праздникам. А, ну ещё, конечно же, особыми рекомендациями по внешнему виду учеников. Девочки, разумеется, должны были ходить только в юбках. В гриндерах, косухе и юбке я смотрелась ожидаемо комично. Неформальная атрибутика учителей крайне раздражала. Некоторое время мне просто делали замечания, но, когда чаша терпения переполнилась, школьный инспектор просто сняла с меня пару кило железных черепов и пообещала всё вернуть после выпускного. Я, естественно, сочла это посягательством на мои личные права и свободы, однако в тот же день отец Алексей внезапно хитро щурясь благословил меня рукой в моих же готёлочьих кольцах, и я решила, что могу подождать до выпускного.
В общем, первая гимназия меня никак не травмировала и даже была в каком–то смысле образцовым заведением (я мало где встречала такой градус адекватности при таком–то уровне православнутости на человекоединицу коллектива). Зато вторая, подмосковная, стала настоящей школой жизни.
Viper's nest, более точное определение для неё подобрать сложно. Директором был благообразный и неприлично толстый священник от Троице–Сергиевой лавры. В узких кругах отличился блестящими способностями к манипуляции людьми (педагогическим составом, в частности), хитровыебанными махинациями со школьным имуществом и недвижимостью и тем, что обед в его кабинет всегда приносили на серебряном подносе, накрытом серебряным же куполом. Помню, как он уволил учительницу по математике, которая взяла для него большой кредит на своё имя, а потом столкнулась с требовательными коллекторами. Денег ей он, естественно, не вернул.
Завуч была ему под стать — стервознейшая баба за сорок, державшая учеников в чёрном теле, при этом нифига не подавая им по этой части примера. В школе была форма – импровизированное рубище, из–за которого у тебя чесалось всё тело. Помню, с каким наслаждением я после 10 класса резала на куски свою жилетку и длинную прямую юбку из грубой темно–зеленой шерсти.
Обязательной частью формы был платок. Большинству учителей было на такие мелочи откровенно похуй, но если завуч ловила тебя без платка, в лучшем случае тебе приходилось просто писать объяснительную. В худшем — ты выслушивала, какое же ты ничтожество, жалкая грешница и прочее по известному списку. Сама завуч носила прозрачные блузки с глубоким декольте, не брезговала укладкой, каблуками и помадой. Периодически за какие–то незначительные провинности (в том числе и отсутствие платка) она заставляла учениц выполнять внеурочные работы по "облагораживанию" школы и прилегающей территории. Я бунтовала как могла, и, надо сказать, меня она особенно не любила. Постоянно пыталась доминировать, даже на уровне простого диалога. Моя мать от неё однажды услышала вообще потрясающую фразу: "Вы понимаете, что эту девочку надо ломать?"
Когда мой младший брат пошел в первый класс, эта химера внезапно оказалась его классным руководителем, и, конечно же, над братом знатно оторвалась. Хуй знает, как можно в первый день учебы ребенка первого сентября первого класса поставить ему двойку, но ей это удалось. Вообще весь первый год его обучения был сплошной вялотекущей травлей. Самый запомнившийся мне случай — когда за какую–то детскую шалость брата заставили стоять у доски, а его одноклассники должны были по очереди его отчитывать. Чувствуете высоту полета педагогической мысли?
Ещё одна яркая персона — учительница истории. Представьте себе пятиминутку политинформации в совке. А теперь замените "социализм" на "православие". Историчка полностью состояла из зацарябатюшку, проклятыеамериканцы и бохнакажет. Ещё она люто ненавидела евреев. В частности — за то, что они распяли Христа. При всём при этом — говорила она очень убедительно и вообще казалась знающим предмет человеком. Я от этого говна в голове потом избавлялась долгие годы, но вроде как успешно.
Я была отличницей и от годовых экзаменов в 10 классе меня освободили. В день экзамена я пришла в школу сдавать учебники. Без формы, естественно. Я ж так, на пять минут. Без формы, но в целомудренной юбке "в пол". В этот день завуч просто не пустила меня за порог. Буквально оттолкнула от двери и захлопнула её передо мной, сопровождая всё это монологом про ничтожество и жалкую грешницу. Я вернулась домой, устроила родителям истерику и сказала, что в эту школу больше не пойду. На счастье, тем же летом нам пришлось переехать обратно в ДС. Учебники я так и не вернула.
В каком–то смысле, эти несколько лет постоянной борьбы научили меня массе полезных в жизни ништяков, не сломав меня, а, наоборот, научив отстаивать свою точку зрения и справедливость, но, если бы я могла вернуться назад, я бы сделала всё возможное, чтобы учиться где–нибудь ещё. Просто потому, что букет заработанных за период обучения комплексов останется со мной на всю жизнь. Ну и, конечно, в моем атеизме и стойком неприятии христианства в любом виде виновата именно эта школа. Я стараюсь смотреть на вещи объективно и оценивать людей по их делам, но детские психологические травмы — штука сложная.