Обсуждение:Шариков

Материал из Lurkmore

Прототипом профессора Преображенского музей Булгакова в Киеве (дом, где он жил маленьким) назначает родного дядю М. А. Булгакова - профессора Покровского (медицинского доктора, а не папу-богослова). Экскурсоводши демонстрируют годное фото сабжа, которое вполне могло воодушевить создателей фильма воплотить образ профессора весьма на Покровского схожий.

— 130.0.33.5

Какие расовые балтийские немцы в Вильно? Это Польское царство, Борменталь - либо поляк, либо крещеный еврей.

—Мимо проходил—АнонимусВообщето если проводить аналогии с книгой Мери Шелли то Франкенштейн это Преображенский, а Шариков - чудовище Франкенштейна.

Так надо это хотя бы в сноске указать

Кстати цитата, которая начинается со слов "Вы стоите на самой низкой ступени развития..." и заканчивается "...а сами в то же время наглотались зубного порошку" часто употребляется в качестве самостоятельной копипасты. Нечего ее расшивать. Фильм, кстати, представляет собой образец лютого, бешеного винрара и, что удивительно, в данном случае нельзя сказать, что "книга лучше", они вполне равноценны. Алсо, анонимус, находясь на Киевском вокзале Первопрестольной слышал объявление по громофону: "Шарикоу Полиграхв Полиграхвович, подойдите к справочному бюру"-и так раз пять.. Это есть правда!

Статья говно

Да и жизнь тоже

Странная трактовка связи Шарикова и Швондера с советским быдлом или быдлом вообще. ИМХО точнее сказать что профессор и Преображенский интеллектуалы-консерваторы. Швондер сотоварищи младореформаторы из представителей "прогрессивного класса", на момент написания произведения это были пролетарии, сейчас же "креативный класс". Шариков же :) представитель культа Карго в чистом виде, копирует прогрессивный класс без понимания какой с этого имеется профит. Результат закономерный, не только не получает профита, но и терпит поражение от консерваторов и подставляет реформаторов. Опять же интересные совпадения в образе дамы в кожанной куртке которой всё равно какого она пола(привет ЛГБТ), склонения к "французской любви", и тд. и тп. ...

Может добавить текст Шариковской песни?..

По поводу фотографии из Харькова и ул. Шарикова. Справедливости ради хочу отметить, что улица названа в честь завода шарикоподшипников, который находится на ней же. Хотя для лулзов пойдет.

Шариков и "ватники"

Сабж является объектом яростного поклонения многих "ватников" (в том числе и "Гоблина"). А Булгаков,"выставивший его в дурном свете - злостный контрреволюционер"

Цитата

В тексте повести — не нашел.

Либерастическое небыдло тоже можно невозбранно троллить

Вставьте кто-нибудь цитату:

– Годы показаны неправильно. Вероятно, 54—55. Тоны сердца глуховаты.

Он исчез и сменился шуршащей дамой в лихо заломленной набок шляпе и со сверкающим колье на вялой и жеваной шее. Страшные черные мешки сидели у нее под глазами, а щеки были кукольно-румяного цвета. 

Она очень сильно волновалась. 

– Сударыня! Сколько вам лет? – очень сурово спросил ее Филипп Филиппович. 

Дама испугалась и даже побледнела под коркою румян. 

– Я, профессор... Клянусь, если бы вы знали, какая у меня драма... 

– Лет вам сколько, сударыня? – еще суровее повторил Филипп Филиппович. 

– Честное слово... ну, сорок пять. 

– Сударыня! – возопил Филипп Филиппович. – Меня ждут! Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна! 

Грудь дамы бурно вздымалась. 

– Я вам одному, как светилу науки, но клянусь, это такой ужас... 

– Сколько вам лет? – яростно и визгливо спросил Филипп Филиппович, и очки его блеснули. 

– Пятьдесят один, – корчась от страху, ответила дама. 

– Снимайте штаны, сударыня, – облегченно молвил Филипп Филиппович и указал на высокий белый эшафот в углу. 

– Клянусь, профессор, – бормотала дама, дрожащими пальцами расстегивая какие-то кнопки на поясе, – этот Мориц... я вам признаюсь, как на духу... 

– «От Севильи до Гренады...» – рассеянно запел Филипп Филиппович и нажал педаль в мраморном умывальнике. Зашумела вода. 

– Богом клянусь! – говорила дама, и живые пятна сквозь искусственные продирались на ее щеках. – Я знаю, что это моя последняя страсть... Ведь это такой негодяй! О, профессор! Он карточный шулер, это знает вся Москва. Он не может пропустить ни одной гнусной модистки. Ведь он так дьявольски молод! – Дама бормотала и выбрасывала из-под шумящих юбок скомканный кружевной клок.

Пес совершенно затуманился, и все в голове пошло у него кверху ногами.

«Ну вас к черту, – мутно подумал он, положил голову на лапы и задремал от стыда, – и стараться не буду понять, что это за штука, все равно не пойму». 

Очнулся он от звона и увидел, что Филипп Филиппович швырнул в таз какие-то сияющие трубки. 

Пятнистая дама, прижимая руки к груди, с надеждой глядела на Филиппа Филипповича. Тот важно нахмурился и, сев за стол, что-то записал. 

– Я вам, сударыня, вставлю яичники обезьяны, – объявил он и посмотрел строго. 

– Ах, профессор, неужели обезьяны? 

– Да, – непреклонно ответил Филипп Филиппович. 

– Когда же операция? – бледнея, слабым голосом спрашивала дама. 

– «От Севильи до Гренады...» угум... В понедельник. Ляжете в клинику с утра, мой ассистент приготовит вас. 

– Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор? 

– Видите ли, у себя я делаю операции лишь в крайних случаях. Это будет стоить очень дорого – пятьдесят червонцев. 

– Я согласна, профессор! 

Опять загремела вода, колыхнулась шляпа с перьями, потом появилась какая-то лысая, как тарелка, голова и обняла Филиппа Филипповича. Пес дремал, тошнота прошла, пес наслаждался утихшим боком и теплом, даже всхрапнул и успел увидать кусочек приятного сна: будто бы он вырвал у совы целый пук перьев из хвоста... Потом взволнованный голос тявкнул над головой: 

– Я – известный общественный деятель, профессор! Что же теперь делать? 

– Господа! – возмущенно кричал Филипп Филиппович. – Нельзя же так! Нужно сдерживать себя! Сколько ей лет? 

– Четырнадцать, профессор... Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен получить командировку в Лондон... 

– Да ведь я же не юрист, голубчик... Ну, подождите два года и женитесь на ней. 

– Женат я, профессор! 

– Ах, господа, господа!.. 

Двери открывались, сменялись лица, гремели инструменты в шкафу, и Филипп Филиппович работал не покладая рук.